Джон О`Фаррелл - Мужчина, который забыл свою жену
— Род занятий?
— Учитель! — выкрикнул я, словно самодовольный участник телевикторины. Наконец-то нашлись вопросы, на которые я мог ответить верно. Надеюсь, это сыграет мне на руку.
Огромная злобная муха билась в ловушке между рамами. Мне чудилось, что её назойливое жужжание вторит монотонному бормотанию двух адвокатов, говоривших на едва понятном мне языке. Мэдди налила себе воды, я повторил её движение. Мой адвокат одобрительно кивнул, точно я действовал в соответствии с неким планом, хотя ума не приложу, что уж такого стратегического в стакане воды. Тут судья распорядился, чтобы ответчик огласил свои требования, а потом мы подошли к моменту, который, как я до последнего надеялся, никогда не наступит, — перекрёстному допросу со стороны адвоката моей жены.
— Мистер Воган, я хочу, чтобы вы мысленно вернулись в 1998 год.
— Хм, ладно… постараюсь…
— Именно в тот год вы и ваша жена впервые обратились в службу финансовых консультаций, верно?
Адвокат только что не подсказывал мне утвердительный ответ.
— Вполне возможно.
— Боюсь, нам требуется более определенный ответ, мистер Воган. Вы и ваша жена обращались за финансовой консультацией в феврале 1998 года?
Я посмотрел на свою по-прежнему безучастную жену.
— У меня нет никаких оснований не верить Мадлен, если она говорит, что так оно и было.
— И разве на этой встрече с консультантом, семнадцатого февраля, вы не приняли решение, в дополнение к пенсии учителя, к которой мы вернёмся чуть позже, осуществлять независимые добровольные взносы исключительно на ваше имя, поскольку вы, мистер Воган, как единственный в таком случае налогоплательщик, могли получить более существенные налоговые льготы, чем в том случае, если бы взносы поступали на имя Мадлен Воган?
Я изо всех сил старался уследить за витиеватой финансовой конструкцией, но, думаю, человеку и с нормальным мозгом это было бы не под силу.
— Э-э, не знаю.
Судья подался вперед:
— Подумайте хорошенько, мистер Воган. Очень важно, чтобы вы припомнили ключевой момент.
— Должен заметить, звучит вполне вероятно. Если есть информация о выплатах, совершенных после этой даты, тогда, очевидно, я действительно создал дополнительный пенсионный вклад на своё имя.
— Проблема не в существовании этих пенсионных отчислений, мистер Воган. Суть дела в том, что вы вербально заверили свою жену, что этот персональный счёт будет в вашем общем распоряжении, а на своё имя вы его регистрируете только для того, чтобы сэкономить на налогах. Разве не это вы говорили своей жене в 1998 году?
Я взмок даже в тех местах, где нет потовых желез. Можно было соврать и просто согласиться с вполне правдоподобной картиной, которую мне тут представили, но я чувствовал священный долг быть честным, насколько возможно в столь неловкой ситуации.
— Должен сказать, абсолютно искренне, что я просто не в состоянии припомнить, — вздохнул я.
Адвокат Мэдди оторопел. Как будто я ловко переиграл его.
— Блестяще! — прошептал мой адвокат.
— Не в состоянии припомнить? — презрительно усмехнулся его противник. — Какая удобная позиция…
— Поверьте, это в самом деле так. То есть, возможно, именно это я и сказал. А возможно, и нет. Прошло столько лет, мне трудно вспомнить подробности.
— Возможно ли, — вмешался судья, — получить заявление от, гм, того самого «финансового консультанта», если он присутствовал при обсуждении?
— Мы пытались, ваша честь. Но он обанкротился и покинул страну.
— То есть это нам ничего не дает… Переходим к следующему пункту?
— Итак, вы не помните никаких обещаний собственной жене, мистер Воган, правильно? — В голосе её адвоката появились нотки отчаяния.
— Нет, не помню.
Мэдди разочарованно и презрительно покачала головой.
— Тебе недостаточно получить всё общие деньги, — не сдержалась она. — Ты ещё и секатор для стрижки изгороди стащил! У тебя ведь и сада больше нет!
— Тише, пожалуйста, — предупредил судья.
— Мне не нужен никакой секатор, можешь забрать его…
— Тише, ПОЖАЛУЙСТА! — рявкнул судья.
Адвокат перешел к следующей теме, а я всё пытался поймать взгляд Мэдди и беззвучно, одними губами, сообщить, что вчерашние ножницы принадлежат ей — могу даже купить ей новые, если захочет. Но она и смотреть в мою сторону не желала.
Тестирование моей памяти вошло в новую фазу: наша совместная жизнь и пропорциональность вклада в неё с обеих сторон.
— Мистер Воган, вы пытаетесь утверждать, что, будучи работающим человеком, участвовали в воспитании детей в той же мере, что и ваша жена?
— Сомневаюсь. Во-первых, когда они возвращались из школы, я всё ещё был на работе.
— Именно так, — многозначительно подтвердил он. — А вы пытались хотя бы подсчитать, сколько времени занимались детьми? — И театрально продолжил, якобы припоминая, что входит в обязанности родителя: — Забирали их из школы? Помогали делать уроки? Готовили и кормили? Водили в кружки и в бассейн? Вы оцениваете свой вклад в сорок процентов этой деятельности, тридцать или фактически он равнялся нулю?
— Ну, трудно сказать определённо, — искренне сознался я. — Но убеждён, что мой вклад был значительно меньше, чем Мадлен.
Я нервно оглянулся на своего адвоката, возмущение на лице которого означало, что он лично являлся свидетелем многолетних вечерних купаний и чтения сказок на ночь.
— Справедливо ли утверждать, что не занимайся ваша жена домашней работой так много, вы не смогли бы столько времени уделить своей профессиональной карьере?
— Полагаю, вы правы…
Мэдди вскинула голову.
— То есть вы согласны, что пропорция семьдесят на тридцать неверно отражает количество оплачиваемой и неоплачиваемой работы, проделанной вами обоими за время совместной жизни?
— Ну конечно, это неверно. Думаю, пятьдесят на пятьдесят было бы абсолютно справедливо. — И я посмотрел прямо на жену. Она выглядела абсолютно ошарашенной.
Повисло неловкое молчание, нарушаемое только безумным жужжанием мухи между рамами. Я даже немножко пожалел, что здесь нет журналистов и огромного, заполненного публикой зала; в этот момент должны были раздаться аплодисменты, переходящие в невнятный гул, который вынудил бы судью звонить в колокольчик и взывать: «Тишина в зале!» Но адвокат Мэдди впал в полный ступор. Беднягу будто запрограммировали только возражать и отрицать, он попытался выдавить пару слов, но безуспешно. Тут мой собственный представитель почувствовал, что пора вмешаться. Он встал:
— Ваша честь, адвокат ответчика подсказывает нужные слова моему клиенту Решение, безусловно, исключительно в ведении суда — после того как мы уже заявили свои требования о разделе в соотношении семьдесят на тридцать. — И нервно махнул мне рукой, заставляя заткнуться.
— Оказывается, мистер Коттингтон, вы и ваш клиент явились в суд, даже не договорившись заранее о том, чего требуете.
«Ага, мистер Коттингтон, — подумал я. — Так вот как зовут моего адвоката».
Я испугался, что судья рассердится, но, кажется, он, напротив, несколько оживился — дело хотя бы немного вышло из накатанной банальной колеи. Формально напомнив обеим сторонам о важности предварительной подготовки и решив отложить решение данного вопроса, пока не будут урегулированы остальные детали, судья шептался о чём-то с пугающе толстым клерком, а я продолжал стоять навытяжку. Я был абсолютно уверен, что поступил правильно, но ноги всё же предательски подрагивали.
И вот тут, в предельно нервной ситуации, во мне проснулось первое негативное воспоминание. Мэдди злобно бранила меня, а я орал в ответ. Я даже почувствовал, как во мне вскипает обида от того, что она беснуется из-за такой ерунды, как батарейка в системе пожарной сигнализации. Новое воспоминание было не совсем чётким, но очевидно, что спор разгорелся, потому что я, видите ли, «подверг семью опасности», вынув батарейку из пожарной сигнализации, чтобы вставить её в фонарик на своём велосипеде.
— Какого чёрта ты не заменил батарейку? — кричала она.
— Забыл, устраивает? Ты что, никогда ни о чём не забываешь?
— Нет, если дело касается безопасности наших детей!
— Хорошо, а это касается безопасности твоего мужа — чтобы его было видно в темноте, на забитых транспортом улицах! Это что, неважно?
— Вообще-то, нет — не настолько. В любом случае, ты мог купить новую батарейку — просто забыл. Забыл о нас, зато помнил о себе, любимом.
Глядя на Мадлен, я и представить не мог, что в её натуре присутствует иррациональная и агрессивная сторона, что она способна настолько разозлиться по такому ничтожному поводу.
Суд перешел к рассмотрению ключевых моментов — решению по урегулированию имущественных требований. Если не достигается соглашение относительно дома, он должен быть продан, но переговоры зашли в тупик по вопросам справедливого раздела денег, мебели и того, кто должен вести дела с агентом по недвижимости. Мне позволили покинуть свидетельское место, но чем больше я слушал аргументы обеих сторон, тем очевиднее становилось, что ни Мэдди, ни я не сможем позволить себе другой дом в районе, к которому привыкли и наши дети, и восхитительный золотистый ретривер. Это означало, что детям придётся переехать и жить далеко от школы либо родителю придётся спать на диване в гостиной; это означало также отсутствие сада, крошечные детские спальни и никакой возможности пригласить к себе друзей и уж тем более оставить их ночевать. Может, следует сохранить дом для детей, подумал я, а мы вполне могли бы по очереди ночевать в той самой палатке, что когда-то пережила ураган в Ирландии.
